— А напрасно. Надо бы прочесть. А ну-ка, кто из присутствующих читал Тредьяковского?
Теткин с готовностью открыл рот и сказал:
— Екатерина, о! поехала в Царское Село...
Генерал сморщился, как от боли.
— Ну, вот. Снова я слышу про эту несчастную «Екатерину, о!». Это апокриф.
— Что, товарищ генерал?
— Апокриф, — повторил генерал. — К вашему сведению, апокрифом называется произведение на библейскую тему, признаваемое недостоверным и церковью отвергаемое. Убежден, что никакой «Екатерины, о!» Тредьяковский не писал. Это был один из величайших поэтов России! Вот, например...
Генерал нахмурился и, понизив голос, торжественно произнес:
— А и в самом деле неплохо, — заметил Чехардин.
— «Неплохо»? Замечательно! Какое величие, какая сила! «Вонми, о небо, я реку!» Ну, кто еще из российских поэтов решился бы так, запросто, разговаривать с небом?
— Маяковский, — сказал Чехардин. — «Эй вы, небо!»...
— А? Правда, я и забыл. — Генерал снова закрыл глаза.
Прерванный спор Теткина с длинноногой женщиной возобновился.
— Так вы же сами паковали, — досадливо сказала она, — а придираетесь.
— Самокритика — движущая сила, — ответил Теткин и засмеялся. Засмеявшись, он сразу похорошел. Зубы у него оказались крепкие, крупные, выпуклые, как отборные ореховые ядра. Блестящая приветливая лысина его не старила.
Майор Скворцов подозвал к себе Теткина.
— Кто такая? — спросил он вполголоса, указав подбородком на женщину.
— Это? Лидка Ромнич, наш конструктор. Мировая баба, даром что тощая. А ты разве ее не знаешь?
— Что-то слышал. Из группы Волкорезова, по боевым частям?
— Ага.
— Я думал, Ромнич — мужчина.
— Многие так думают. А как она тебе?
— Больно уж некрасивая.
— А по-моему, ничего. Впрочем, я уже привык.
Из служебного здания вышел высокий вялый летчик в обвисшем комбинезоне. Скворцов подошел к нему.
— Послушайте, где тут все ваше начальство?
— А что?
— Мы с группой сотрудников и багажом прибыли для специального рейса в Лихаревку. Полетный лист у меня. Вылет назначен на шесть сорок. Почему не дают вылета?
Скворцов говорил с военным щегольством, подчеркивая официальность и беглость речи. Летчик, не отвечая, уминал табак в трубке.
— Кто командир корабля? — спросил Скворцов.
— Ну, я, — неохотно ответил летчик.
— Я вас спрашиваю, когда вылет?
— Когда полетим, тогда и полетим.
Скворцов обозлился:
— Потрудитесь отвечать, как полагается, и назвать себя.
Летчик неохотно вытянулся:
— Командир корабля лейтенант Ночкин.
— Так вот, товарищ лейтенант, я вас спрашиваю: почему задерживаете рейс?
Летчик снова обмяк в своем комбинезоне и задумчиво сказал:
— Погоды не дают.
— Ерунда! Я справлялся на метео: погода есть. В чем дело?
Лейтенант Ночкин указал трубкой на Лиду Ромнич:
— Членов семейства на борт не беру. Не имею права.
— Что за бред! Это не член семейства, а конструктор боевых частей. Конструктор Ромнич. Неужели не знаете? Эту женщину во всем Союзе знают.
— Не знаю, — сказал Ночкин. — Все равно — женщина. С женщиной на борту не полечу. Пока не будет специального распоряжения.