Аист торчал перед мельницей. Его крыло было изгажено тьмой, а ногу загноил пруд.
Но шея осталась совсем белой. "Он, когда летит, умирает в воздухе. И что ни сделает — выходит плач", — мелькнуло у меня в голове. По пути я всюду видела мою цепь из темного воздуха и кричала: "Засунь свой клюв в нечистоты, иди ищи в тине отца маленькому Францу".
Густые деревья стояли вдоль улиц. За весну они выцветали. Когда наступало лето, листья на них краснели, а плоды не появлялись. Красные деревья не имели названий. Шелестели они глухо, и моей цепи здесь не могло быть.
За забором лаем надрывалось сердце собаки. А наверху среди красных крон коченело сердце молодой косули.
Окна в кузнице темнели, кузнец спал, и жар в горне спал. А многие окна светились и не спали.
Колодезный ворот замер. Колодец спал, и колодезная цепь спала.
Блуждало в нечистотах облако. Оно скиталось в заснувшем небе и хохлилось у меня под горлом, в ботинках у него белел дикий хрен. Хохлилось рыжей Лениной курицей.А за рыжей курицей клонилось с криком чье-то лицо: "Где цепь у тебя, где деньги?" Окно нашего дома отливало жаром.
Деревня обезлюдела. Обезлюдела вовсе, Грегор. Возле окна я прислушалась. Молчало радио. Кричала мать. Молчал отец.
А дед спал. Выспал Грегор сон и видел во сне, как лягушка мне запрыгивает в щеку.
И крутилась большая черная ось.
---------------------------------------------------
[© Rotbuch Verlag, Berlin 1990
© Марк Белорусец. Перевод, 2004]