Но я, как всегда, отвлекся, – а ведь я шел по бульвару, солнца не было вот уже две недели и потому казалось: силы из меня уходят – с каждым мгновением этого проклятого февраля. Мне все больше хотелось вернуться домой и лечь в постель – так наваливалась и давила утомленность прожитой уже жизни.
«Господи, а что же тогда впереди? – думал я и об этом тоже, точно впереди ничего хорошего уже не ждало меня. – Все одно и то же, и завтра будет то, что было уже вчера. И люди будут такими же, только вырастут другие дома и деревья. И бульвар, может статься, исчезнет – а люди все так же будут ходить здесь, жить и умирать, и все будет однообразно, как круговорот воды в природе».
В кофейне я раздевался и садился у окна – за стеклом, отделяющим меня от бульвара. Здесь было тепло, ненавязчиво звучала музыка. И бульвар оставался рядом со мной – протяни только руку и коснешься какого-нибудь предмета – ветки, дерева, облицовочной плитки фонтана, – но вместе с тем становился как бы виртуальным, будто недавнее прошлое, будто мгновение, только что миновавшее.
«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от самого себя ушел…»
Новый день зачинался – а старый все не заканчивался во мне…
2. Снег
Признаться, ежедневный утренний кофе, да, собственно, и само посещение кафе с претенциозным названием «Роза пустыни» со временем стало для меня своеобразным ритуалом, – впрочем, как и езда на автомобиле, и чтение по вечерам. В остальном день мог разниться, – но не выпить чашечку кофе, не прокатиться из пункта «а» в пункт «б» и в который раз не перечесть на ночь глядя прозу Бунина или Казакова… Само собой, ритуал рано или поздно должен был перерасти в нечто большее – в образ жизни, а образ жизни – породить
А тут еще полетели снежинки – сначала редкие, мимолетные, затем за окном словно вспорхнула белоснежная тюлевая занавеска, и все замерехтело кругом (точнее украинизма «замерехтело» и не отыскивалось теперь). Все заоконное как бы исчезло, укрылось за снежной ретушью, тогда как пространство кафе, напротив, съежилось, сжалось – и я оказался один на один сам с собою. Так в детстве, забираясь под стол и занавешиваясь, отгораживаясь от окружающего мира каким-нибудь покрывалом, внезапно ощущаешь таинственную и упоительную отрешенность одиночества, уют и нежданный покой для души. Кто я, что я, зачем? – не это мучит, а нисходит внезапная благодать единения со временем и пространством, мысли растворяются в ощущениях и чувствах, и оказывается, что быть частицей чего-то вседовлеющего удивительно, приятно и хорошо.