Получилось, однако, так, что именно откровенный скептицизм Джонса и его недоверие к подобным безответственным заявлениям разрушили зарождавшуюся сердечность их отношений: Роджерс относился к своим повествованиям серьезно и потому сидел с мрачным, обиженным видом, соглашаясь терпеть общество Джонса лишь из угрюмого стремления прервать поток его язвительных замечаний. Он продолжал излагать свои дикие истории про древние обряды и жертвоприношения безымянным богам и время от времени намекал гостю на скрытые за перегородкой уродливые творения богохульной мысли, обрисовывая при этом такие их детали, сотворить которые не смог бы даже самый искусный мастер человеческой породы.
Джонс продолжал наносить свои визиты в музей, хотя и чувствовал, что потерял былое расположение хозяина. Временами он в шутливой форме выражал согласие с некоторыми безумными утверждениями Роджерса, однако костлявого мастера, похоже, подобная тактика обмануть не могла.
Напряженность в их взаимоотношениях достигла своей высшей точки в сентябре. Как-то раз, днем, Джонс заглянул в музей и стал прогуливаться по его мрачным коридорам, уставленным столь хорошо знакомыми ему ужасными, фигурами, когда услышал странный звук, доносившийся со стороны мастерской Роджерса. Другие посетители тоже услышали его и затихли, прислушиваясь к колыхавшемуся под сводчатыми потолками подвала эху. Трое служителей музея обменялись странными взглядами, а один из них, смуглый, молчаливый, похожий на иностранца, который обычно занимался реставрационными работами и часто помогал Роджерсу, изобразил на лице улыбку, озадачившую, его коллег и буквально полоснувшую по нервам чувствительную натуру Джонса. Это был визг или вопль какого-то животного, скорее всего собаки, в состоянии крайнего ужаса и предсмертной агонии. Леденящий душу, преисполненный боли крик был особенно жутким именно здесь, в окружении всех этих чудовищ и уродов. Между тем Джонс вспомнил, что вход в музей с собаками запрещен.
Он направился к двери, ведущей в мастерскую, но смуглый служитель жестом остановил его.
Мягким, с чуть заметным акцентом голосом, в котором звучали одновременно и извинение, и язвительная насмешка, он сказал, что мистера Роджерса сейчас нет, а вход в мастерскую в его отсутствие запрещен. Он пояснил, что крик скорее всего донесся из небольшого дворика позади музея. В округе было полно бездомных дворняг, и драки их оказывались подчас весьма шумными. В самом музее никаких собак не держали.По стертым каменным ступеням Джонс выбрался на улицу и с интересом обследовал убогий район, окружающий музей. Покосившиеся здания, некогда жилые, а теперь занятые в основном под магазины и склады, выглядели ветхими и древними. Над всем районом плавала отвратительная вонь. Мрачное здание, подвал которого служил музеем, имело сводчатый проход, выложенный тёмным булыжником, по которому и двинулся Джонс. Его обуревало смутное желание отыскать внутренний дворик и разобраться с загадочным собачьим воплем.
Даже в свете послеполуденного солнца двор казался мрачным и выглядел еще более уродливо и зловеще, чем разрушающиеся фасады ветхих построек. Никаких собак Джонс, однако, не обнаружил и про себя удивился, что если они и были, то как же стремительно смогли улетучиться все следы столь отчаянной и свирепой драки?