Виктор Владимирович Ерофеев
Шаровая молния
рассказы и эссе
содержание
§ Шаровая молния
§ Ностальгия по-варшавски
§ Куклы
§ Дед Мороз с лицом кучера
§ Переживет ли Россия XXI век?
§ Двуглавый орел имени Ленина
§ Поминки по советской литературе
§ Место критики
§ Учение ЁПС
§ Крушение гуманизма №2
§ Интимнейшие места русского консерватизма
§ С кем спала счастливая Москва?
§ Письма Владимира Набокова
§ Свой в доску Набоков
§ Набоков: затмение частичное
§ Николай Островский
§ Большая и малая порнография
§ Чудо безысходности
§ Империя кино
§ Ревизор Солженицын
§ Время «МетрОполя»
§ Самогон и самиздат
§ Империя черных сухарей
§ Божий дар и бесполое чудовище дружбы
§ Русский антисемитизм с точки зрения вечности
§ Памятник прошедшему времени
§ В пустыне слов
§ Филология на открытом сердце
§ Творец — не мастер
§ Гавриил — лучший друг живописца
§ Рискованное искусство
§ Невинный свет
§ Модная австрийская «мохнатка»
§ Пушкин и рок-н-ролл
§ Маленькие инопланетяне
§ Гады-немцы
§ Где начинается Европа?
Виктор Ерофеев
Шаровая молния
Приезд в Москву всемирно знаменитого художника — язык не повернется назвать ее художницей — Натальи Алексеевны Оболенской — из тех,— произвел эффект разорвавшейся атомной бомбы. После Зинаиды Серебряковой, которую Оболенская со снисходительной улыбкой зовет своей «маленькой учительницей» (очевидная калька с французского), русская живопись не знала подобного явления. Наталья Алексеевна также с большим уважением относится к Мухиной, и ее фотография на фоне мухинской парочки уже обошла все столичные журналы. Она откровенно устала как от авангардистских амазонок, так и от поэзии «мимолетной любовницы» Модильяни: Анны Ахматовой.
Мы сидели с ней в кафе «Пушкин» и ели стерлядь в шампанском.
— Стерлядь — единственно неповторимый русский продукт,— присмотрелась к рыбе Наталья Алексеевна. — Икра есть и в Иране. И даже получше.
— У стерляди очень умное и хитрое лицо,— сказал я. — Это не совсем русские качества.
Наталья Алексеевна с интересом взглянула на меня. Она была одета с миланским шиком, но при этом несколько по-лондонски. Когда она смотрела на официантов, у тех начинали дрожать подносы.
— У меня в Питере есть какие-то родственники, но они наверняка бедные, а я не люблю бедность. Я, вообще, не очень люблю людей.
Она испытующе посмотрела на меня.
— Я однажды написал поэму под названием «Моя жена — стерлядь»,— сказал я.
— Зато я люблю даунов, дебилов, олигофренов. Я привезла деньги на интернат.
У них там засиканные простыни. Возмутительно. И еще я люблю девственниц.— Почему ваша выставка фотографий в последний момент запрещена Министерством культуры?
— У меня есть каталог.
Наталья Алексеевна говорила с неподражаемым русским акцентом. Официанты смотрели на нее как на барыню, вернувшуюся в родную усадьбу.
— Я — шведская подданная,— сказала она. — Так случилось.
— Возможно, поэма о стерляди — это лучшее, что я написал в своей жизни.
— Не сомневаюсь,— сказала Наталья Алексеевна. — Подайте мне мою сумку, дружок.
Официант поднял сумку со специальной скамеечки и предложил ее Оболенской.
— Я никогда не любила ни Шагала, ни Кандинского,— сказала она. — Но Пикассо трудно отрицать. Я видела его девочкой. Он был в тельняшке.