Дэвид Лисс
Этичный убийца
Глава 1
Все началось в пятницу вечером, после семи. Было еще светло, как днем. Август во Флориде длится вечно, и жара стояла под сорок, хотя солнце уже шло на закат. От духоты я отупел и размяк, и запахи, наполнявшие воздух, казались особенно едкими – вонь почти осязаемая и в то же время неуловимая, как жировая пленка на остывшем горшочке рагу. Запах был предметным, материальным, словно плотные клочья ваты, он набивался в горло. Гнилостные испарения клубились и вились по проулкам трейлерного парка, среди передвижных домов. Я говорю не о привычной вони уличного мусора – разлагающихся куриных скелетиков, тухлых подгузников и картофельной кожуры. Это бы еще ничего. Пахло, как от параши в лагере для военнопленных. То есть гораздо хуже.
Я стоял на опутанной паутиной бетонной приступке, ведущей в один из фургонов, и, упираясь плечом в дверную ширму, пытался ее отодвинуть. Из-под мышки сбежала струйка пота и вцепилась в мою многострадальную сорочку. Я торчал здесь почти с самого обеда и был уже в легком чаду, совсем ошалев от этой дурной бесконечности: звоню в дверь, предлагаю товар, тащусь дальше. Я поглядел направо, налево – на потрепанные белые передвижные дома – и подумал: до чего же забавно и в то же время бесконечно грустно, что я совершенно не помню этого проулка.
Мне хотелось лишь одного: зайти в чей-нибудь дом и укрыться от жары. Кондиционер, встроенный в панель трейлера, гудел, дребезжал и чуть не брыкался, сплевывая конденсат в извилистую борозду, прорезавшую белый песок.
Для такой жары я был слишком прилично одет, и, чтобы оставаться на ногах, мне каждую пару часов требовалась подзарядка – как противоядие. Одежду я подбирал не для удобства, а для работы – хотел выглядеть представительно: темно-бежевые хлопчатобумажные брюки без единой складки, до того они набухли от пота, рубашка в широкую черно-белую полоску и бирюзовый прямоугольник трикотажного галстука – шириной едва ли не три дюйма. Шел 1985 год, и мне казалось, что галстук смотрится очень даже неплохо.Я снова постучал в дверь, потом надавил большим пальцем на блестящую нежно-персиковую пипку звонка. Опять никто не отозвался. Из-за двери еле слышно доносилось приглушенное бормотание телевизора или магнитофона, и я заметил, как тихонько щелкнули друг о друга сдвинутые планки жалюзи, но никто не отозвался. Не то чтобы я осуждал этих ребят, кто бы они ни были, за то, что они присели за спинкой дивана и приложили палец к губам – ш-ш-ш! В конце концов, у них под дверью стоит подросток в галстуке и пытается им что-то втюхать, и они могут подумать, с полным правом, между прочим: а кому это надо? А коли так, кому нужны они сами? Такая вот свобода выбора. Я только три месяца занимался этой работой, но кое-что уже вполне усвоил. Тебе открывают лишь в том случае, если ты хочешь, чтобы тебе открыли. И внутрь пускают только те, к кому ты хочешь войти.
Тяжелая сумка коричневой кожи, которую мой отчим неохотно позволил взять на время из гаража, где она валялась в полусгнившей коробке, пропахала в моем плече траншею. Касаясь этой сумки, я всякий раз вздрагивал от омерзения: она воняла прокисшим гороховым супом. Отчим годами не вспоминал о ней, но должен был непременно поломаться, прежде чем позволил вытряхнуть из нее мышиный помет и до блеска начистить ее кремом для обуви.