Эмилиян Станев
Чернушка
1
Старая лиса следила за каждым движением своего пятимесячного лисенка, но делала вид, что спит.
Лисенок сидел на тропинке. Время от времени он поднимал свои черные бархатные ушки, слишком большие для его маленькой головы, и прислушивался к перебранке соек в дубовой роще. Лисенок крутился здесь с самого полудня, лишь только солнце осветило всю вырубку, ложился, вставал, вывешивал язык и поскуливал, как щенок, потерявший хозяина.
Лису это совершенно не трогало. Она продолжала лежать, равнодушно прикрыв глаза, но сквозь черные щелки проглядывали желто-зеленые зрачки. Солнечный луч, пробившись между скалами, освещал ее белое брюхо.
Несколько дней назад у нее было пятеро лисят, но она прогнала их прочь, и теперь они бродили по ущелью. Один только этот лисенок не желал уходить, хотя и ему мать дала понять, что его присутствие ее раздражает. Материнский инстинкт угас в ней. Она снова начала толстеть, летняя шерсть вылезала, зимняя буйно росла, а вылинявший хвост покрывался новой рыжеватой шерстью.
Целыми днями лиса лежала под скалами, покрытыми зеленым плющом, желтым лишаем и молодыми осинками, раньше времени загоревшимися багряным цветом. Лето кончалось, и пищи было вдоволь; по ночам лиса досыта наедалась прелыми и сладкими дикими грушами, ягодами боярышника и диким виноградом, оплетавшим, как веревкой, ветви деревьев. Порой ей удавалось поймать зайчонка, птицу или мышь, и утром она возвращалась домой довольная и сытая, мокрая от росы, охваченная ленивой истомой и безразличием ко всему.
В послеполуденные часы она погружалась в сладостную дрему.
Солнце приятно припекало, в примолкшем лесу стояла тишина, река пенилась на дне ущелья, и ее ровный рокот убаюкивал. Не будь на тропинке этого упрямого и глупого лисенка, мать погрузилась бы в блаженный сон.Лисенку надоело стоять на одном месте, он повернулся, чтобы лечь, но, снова увидев мать, нерешительно пошел к ней. Всем своим видом он молил о прощении. Красивые глаза, желтые как янтарь, словно говорили: «Почему ты меня гонишь и кусаешь? Что я тебе сделал?»
Лисенок подошел так близко, что почувствовал запах матери, и в нем опять проснулась надежда: может быть, на этот раз мать примет его, не заворчит, не укусит? Тогда он ляжет возле нее и поиграет ее хвостом, как он это делал всего несколько дней назад.
Почти уверенный в том, что все так и будет, он потянулся лизнуть продолговатую морду матери. Но в то же мгновение лиса подпрыгнула, как на пружине. Лисенок бросился бежать. Шерсть на его спинке встала дыбом, он старался увернуться от оскаленной пасти матери, а она злобно ворчала и кусала его. Мать гнала лисенка через всю вырубку до большого плоского камня, где лисенок беспомощно повалился на спину. Лиса нависла над ним, оскалив свои белые и острые, как шило, зубы и долго смотрела на свое дитя горящими от ненависти глазами. Это означало: «Не смей подходить ко мне! Этот лес мой, и тебе здесь делать нечего! Отныне я тебе не мать и знать тебя не желаю!»
Когда мать скрылась в подлеске, лисенок встал и, даже не отряхнувшись, грустно поглядел на родные скалы. Путь туда был ему заказан, и он печально потрусил к дубовой роще в глубине дола.