Дэниел Абрахам
Живая бездна
Они держали нас в огромной комнате. Девяносто на шестьдесят метров с потолком в восьми метрах над нами, чуть меньше чем футбольное поле, с обзорными окнами на верхних двух метрах, из которых наша охрана могла видеть нас, если им вздумается. Древние амортизаторы, скрученные бог знает где, в беспорядке были раскиданы по всему полу. Со временем я научился узнавать по тонкому запаху спирта и пластика, когда меняли воздушные адсорберы, и влажность и температура изменялись, оставляя потёки влаги, сползающие по стенам. Это было ближе всего к тому, что можно было назвать погодой. Гравитация где-то в районе четверти g намекала на то, что мы на станции вращения. Наши охранники об этом не распространялись, но мне в голову не приходило ни одного планетарного тела, которое бы соответствовало этому.
У большинства из нас было ощущение, что эта потрёпанная, пустая комната была конечным пунктом назначения для нас, бывшей научной команды со станции Тот. Некоторые плакали от этой мысли. Исследовательская группа не стала этого делать.
У нас были туалеты и душевые, но никакой приватности. Когда мы мылись, это происходило на глазах у любого, кто захотел бы это увидеть. Мы научились относиться к дерьму с безразличием животных. И когда, что было неизбежно, мы стали склонять друг друга к удовлетворению наших сексуальных нужд, это происходило без тени приватности, которой мы когда-то наслаждались, хотя в конечном итоге несколькими амортизаторами мы пожертвовали, чтобы создать небольшое пространство, визуально отделённое от остальной комнаты, которое потом стали называть «отель». Но этого было совершено недостаточно, чтобы поглощать звуки.
Наша вынужденная физическая близость друг с другом служила источником стыда для многих заключенных, пришедших не из исследовательских групп.
Остальные, включая меня, придерживались иной точки зрения. Я думаю, что наше бесстыдство в числе прочего было тем, что мешало другим, тем, кто работал в охране, обслуживании или администрации, принять нас. Были и другие причины, но, думаю, бесстыдство было самой заметной. Но насчёт этого я могу и ошибаться. Я научился подвергать сомнению свои предположения о том, что чувствуют другие люди.Огни в комнате включались, когда наступало то, что считалось утром, и гасли с тем, что мы согласились называть ночью. Воду мы брали из пары кранов рядом с душами, и пили её прямо оттуда, используя сложенные вместе ладони. За неимением бритв или депиляторов наши мужчины отрастили бороды. Охрана и надзиратели приходили когда бы ни посчитали нужным, в броне и достаточно вооружёнными, чтобы поубивать нас всех. Они приносили астерскую еду, выращенную в чанах на дрожжевой основе. Порой они шутили с нами, порой толкали или били нас, но они всегда приносили нам пропитание и тонкие бумажные комбинезоны, которые были нашей единственной одеждой. Всё наши охранники были астерами, с их удлинёнными телами и слегка увеличенными головами, которые говорили о детстве, проведённом в низкой гравитации и долгом воздействии фармацевтических коктейлей, которые делали такую жизнь возможной. Они говорили на многоязычном диалекте астеров: сотня разных языков перемалывалась вместе, пока не пришло понимание, что здесь имело место музыкальное восприятие в той же степени, что и грамматика.