Читать онлайн «Хранить вечно»
Автор Лев Копелев
Лев Зиновьевич Копелев
Хранить вечно
Эта книга посвящается:
Надежде Колчинской — моей первой жене и неизменному другу, Софии Борисовне и Зиновию Яковлевичу Копелевым — моим родителям, Майе и Лене — моим старшим дочерям, Елене Арлюк, Берте Корфини, Инне Левидовой, Марии Левиной (Зингер), Галине Хромушиной, Михаилу Аршанскому, Абраму Белкину, Арнольду Гольдштейну, Борису Изакову, Александру Исбаху, Михаилу Кочеряну, Михаилу Кручинскому, Валентину Левину, Юрию Маслову, Владиславу Микеше, Ивану Рожанскому, Виктору Розенцвейгу, Борису Сучкову, Николаю Тельянцу — с некоторыми из них нас разделила дальнейшая жизнь, однако без них всех — родных, товарищей, приятелей, друзей, — я просто не мог бы выжить; Раисе Копелевой (Орловой) — жене и другу; только благодаря ей была написана эта книга.
…История дает нам готовые мысли, роман — готовые чувства. Но текст, который передает нам только материал, требует от нас, чтобы мы сами его переработали, требует самостоятельной деятельности.
…Но строк печальных не смываю
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
Часть первая.
ПЕРВЫЕ ДНИ ВЕЧНОСТИ
Глава первая.
Арест
5 апреля 1945 года. Ясный солнечный день. Такой, когда уже с утра очевидно, что жизнь прекрасна и все должно быть хорошо. Госпиталь размещен в немецкой деревне к юго-востоку от Данцига в просторных кирпичных домах. Меньше болит спина, зашибленная бревном от взорвавшейся баррикады в Грауденце, слабее головные боли. Прошло больше двух недель с тех пор, как меня исключили из партии и отчислили из Политуправления 2-го Белорусского фронта с должности «старшего инструктора по работе среди войск и населения противника». Меня отправили в госпиталь с температурой, слепила жгучая боль, я еле ходил, согнувшись крючком, кряхтел, сдерживая стоны.
Но в это утро я был почти здоров…
Пришел комиссар госпиталя, худой, широколицый майор. Мы были давно знакомы, его жена работала у нас в канцелярии. Он и раньше несколько раз заходил, сочувственно выслушивал рассказ о том, как меня исключали за «притупление бдительности, выразившейся в проявлении жалости к немцам и настроений буржуазного гуманизма». Он обещал эвакуировать меня в Москву: «Там и медицина основательней починит, и с партийными делами разберутся».
И в это утро он пришел, как всегда, спокойно-приветливый, немногословный. Позднее вспомнилось, что он смотрел как-то в сторону и спешил.
— Вот что, мы, значит, перебазируемся. Есть приказ, чтоб всех, кто ходячие, выписать: кого в тыл, кого, чтоб догоняли на попутных. Так вот ты, значит, отправляйся пока в резерв, я тебе машину дам, а потом уже с ними, с резервом значит, догонишь нас на новом месте и там долечим, а может, все же удастся, в Москву отправим.
Я переоделся, получил свой чемодан, пистолет, шинель и «личное дело» — большой пакет за пятью сургучными печатями.
— Полежи пока на моей койке, пока, значит, машина освободится… Вот приемник, трофейные газеты…
