Екатерина Неволина
Дар ангела
Пролог
Фигуры на доске расставлены. Замерла в ожидании королева, готовая к решительному броску. Бьет в нетерпении копытом взнузданный конь. Безмятежно-спокойна мощная ладья… Выстроен шеренгой ряд солдат-пешек. Именно им начинать. Говорят, что короля играет свита. В шахматах это актуально вдвойне, потому что король – самая слабая фигура на доске, и больше всех возможностей именно у простой пешки – она единственная из всех может измениться, превратившись в любую фигуру, даже в королеву.
Ну что же, Е2–Е4 – игра начинается…
В комнате было слишком много света. Яркого, почти слепящего, ровным четырехугольником вычерчивающего углы. Свет падал так, что во всем помещении не было ни единой тени, или те, кто в нем находился, просто ее не отбрасывали. Белые стены, белый пушистый ковер на полу… От этой белизны резало глаза, впрочем, если бы посторонний взгляд проник сюда, человек бы ослеп, не в силах вынести идеальности и торжества света.
Царящий в комнате порядок тоже казался идеальным. Всю обстановку составляли два низких белых кресла и стоящий между ними столик с прозрачной столешницей, на которой были начерчены шахматные клетки. Нет, не белые и черные, а белые и… белые, чуть желтее, оттенка слоновой кости. На столе стояли шахматы, готовые к игре. Но игроки не двигали фигуры и даже не смотрели на доску. Они смотрели только друг на друга.
Оба были мужчинами, вернее, даже юношами, лет двадцати на вид. Непохожие внешне, они все же могли бы быть братьями, потому что редко встретишь такие правильные и утонченные черты, как у этих двоих. Волосы у обоих были густые. У одного – светлые, упругими кудрями ложащиеся на плечи, у другого – темные, коротко, почти аскетично подстриженные. Глаза тоже разные: небесно-голубые у блондина и пасмурно-серые у брюнета.
Юноши не сказали друг другу ни слова, но тем не менее между ними шел безмолвный разговор.
«Ты не прав. Разве ты не видишь, как живут люди? Они предают и убивают друг друга. Они кидают свою судьбу как мячик о стену, размениваются на пустяки и не ценят того, что им дано».
«Ты не прав. Они создают свой мир сами, они умеют любить и умеют ненавидеть, им ведомы такие чувства, что и не снились нам. Они изменяются, живут и страдают, а потому Господь возлюбил их».
«Это смешно. Ты сам не знаешь, что говоришь. Люди – только тряпичные куклы, глупые марионетки, тростник на ветру, что послушно клонится из стороны в сторону. Все это их хваленая свобода воли. Зачем она им, когда они не умеют ею распоряжаться?»
«Быть праведным по приказу нельзя, так же как и быть счастливым. У людей – свой путь. И во многом они счастливее нас».
«Ты действительно так считаешь? Ну что же, я докажу тебе обратное».
Один из собеседников отвел взгляд, и на его лицо словно набежала тень – единственная тень в этом сияющем безупречном пространстве. Он вдруг вспомнил маленькую девочку – такой, как он увидел ее в солнечный день у фонтана, где та ладошкой ловила в воде отражение радуги. Ее смех и тонкую загорелую руку, на которой блестели под ярким солнцем хрустальные брызги, он вспоминал всякий раз, когда в его сердце закрадывались сомнения. Однако сейчас было не время, и он слегка нахмурился, прогоняя непрошеные мысли.