Ирина Лобусова
Копи Хаджибейского лимана
© И. И. Лобусова, 2019
© Е. А. Гугалова-Мешкова, художественное оформление, 2019
© Издательство «Фолио», марка серии, 2015
Глава 1
Финдиректор Одесского мыловаренного завода Пал Кузьмич распахнул дверь канцелярии и выпустил наружу застоявшийся, спертый воздух. Служебные помещения проветривались редко – из-за панического страха Павла Кузьмича, больше всего на свете боявшегося сквозняков, фининспекций и незапланированных посетителей.
Когда над ним посмеивались, он надевал самое серьезное лицо, становился в позу поверженного императора и невероятно трагическим голосом произносил: «Копейка счет любит, да убоится воров и сквозняков». И если б не две «чистки» подряд, которые Пал Кузьмич выдержал с честью назло вредоносной контре, засевшей в дебрях мыловаренного завода, эта присказка стоила бы ему нескольких литров испорченной крови – а может, и больше.
Мнения сослуживцев всегда разделялись. Одни считали эту поговорку старообрядческой, вторые – старорежимной, а третьи утверждали с пеной у рта, что так когда-то говорили эсеры. Впрочем, кто такие «эсеры», скромные служащие одесской мыловарни, конечно, если и знали, то уже подзабыли. Просто второй помощник счетовода вычитал это слово в старой газете в общественном туалете, случайно завалившейся за ржавый бачок, и с тех пор щеголял интеллектом – перед всеми подряд.
Впрочем, сослуживцы Пал Кузьмича не трогали, хоть и не любили.
Среди всех сотрудников завода он был самым ценным, потому что только у него мог сойтись дебет с кредитом в очень сжатые сроки, причем без дополнительных источников финансирования. Свою же нелюбовь они выражали тем, что бессовестно сокращали красивое имя Павел, превратив в безликое Пал, словно подчеркивая, что красивого имени финдиректор недостоин. Но самому Павлу Кузьмичу было на это плевать.Павел Кузьмич считал себя мужчиной в самом расцвете сил. Несмотря на то что ему уже стукнуло 52 года, он безбожно врал окружающим, что ему и 43-х нет. Он красил волосы секретным раствором, купленным в аптеке по большому знакомству у помощника фармацевта, и молодился изо всех сил. Проявлялось это в том, что Пал Кузьмич проходу не давал всем сотрудницам завода моложе 35-ти, абсолютно уверенный в том, что все дамочки считают его совершенно неотразимым.
Дамочки морщились, кривились, но слать откровенно и прямо не смели. Все-таки Пал Кузьмич был у начальства в почете – так сказать, особой, приближенной к самым верхам. Но и толку в заигрываниях его никогда не было. Дамочки, если не успевали исчезнуть, позволяли ущипнуть себя за мягкое место и, скривив жуткую гримасу, которую он принимал за восторженное мление, убегали на занятия в кружки пролеткульта, вечерние школы, заседания комитетов… В общем, убегали.
Не задумываясь о таком повальном бегстве особ женского пола при одном только его появлении, Пал Кузьмич в мыслях считал себя кем-то вроде пришедшего на землю второго Адониса. Кто это такой, Пал Кузьмич не знал, но когда-то в кружке пролеткульта ставили что-то греческое, и там он услышал это слово. Оно ему чрезвычайно понравилось, и с тех пор Пал Кузьмич стал называть себя только так.