Читать онлайн «Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917-1991. Индекс советской цензуры с комментариями»

Блюм А. В. От неолита до Главлита

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Открывая курс лекций по истории цензуры, я иногда говорю студентам: «Мы будем изучать это явление, начиная с древнейших времён и заканчивая современностью. Если можно так сказать, от неолита до Главлита». Говорится это скорее в шутку, поскольку от эпохи неолита (восьмое-третье тысячелетия до н.  э. ) до нас дошли лишь пиктографические знаки (так называемое «рисуночное письмо»), первые же книги — древнеегипетские папирусы, «глиняные книги» Ассиро-Вавилонии и т.  п.  — появились примерно на тысячелетие позже. Если же иметь в виду сюжет нашей книги, то первые рукописные книги Древней Руси датируются одиннадцатым веком, и, что примечательно, этим же веком датирован и первый список запретных книг.

Вместе с появлением письменности, почти сразу же, возникают различные способы контроля за мыслью, запечатлённой в слове — вначале написанном, а затем (в Европе — с пятнадцатого века) напечатанном. В далёкое прошлое уходит корнями традиция переписывания «неугодной» истории. Несмотря на то, что древние любили повторять пословицу «Над прошлым не властны даже боги», политики на практике всячески пытались оспорить её справедливость. Ещё в Древнем Риме принят был в своё время закон под совершенно замечательным названием «Об осуждении памяти», по которому имена некоторых предшествующих императоров должны были быть преданы окончательному забвению. Этот магический приём заимствован и продолжен всеми тоталитарными режимами: стоит лишь замазать тушью имя «врага», вырвать лист, на котором он упоминается, уничтожить его книги, и дело сделано: он перестал существовать. Более того: он не существовал никогда. Такой механизм великолепно изображён в романе Джорджа Оруэлла «1984». Вспомним чеканные формулы партийных лозунгов, провозглашённых Старшим Братом: «ПРАВДА — ЭТО ЛОЖЬ», «НЕЗНАНИЕ — ЭТО СИЛА» и «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым». «Если партия, — продолжает Оруэлл, — может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его не было, — это пострашнее, чем пытка или смерть».

«Немыслимо перечислить всех писателей, уничтоженных диктатурой. Об этом надо написать книгу, но только тогда, когда вскроются все архивы КГБ, Отдела Пропаганды, Главлита. И это будет одна из самых страшных книг». Так писал в 1938 году в статье «Писатель и цензура в СССР» один из видных писателей Русского зарубежья Роман Гуль…

Но любой тоталитаризм не только страшен, но и смешон в своих нелепых попытках «заткнуть» живое теченье жизни «своей дрянною пробкой» (А. К. Толстой). В этом смысле особенно нелеп и абсурден такой инструмент тоталитарной политики, как цензура. В своём неизбывном рвении цензоры всех времён постоянно рождали анекдоты, и знание их, как видно из вынесенного нами в эпиграф некрасовского отрывка, всегда входило в «джентльменский набор» более или менее образованного российского читателя.