Маргерит Дюрас
Матрос с Гибралтара
Часть первая
Мы уже побывали в Милане и Генуе. И два дня как были в Пизе, когда я решил отправиться во Флоренцию. Жаклин была согласна. Впрочем, она всегда согласна.
Шел второй год мира. В поездах не оставалось свободных мест. В любой час, в любом направлении поезда всегда были переполнены. Путешествия превращались в некий вид спорта, не лучше и не хуже любого другого, и мы занимались им все прилежней и прилежней. Но в тот раз, в Пизе, когда мы оказались на вокзале, все кассы вообще были закрыты и даже не продавали билетов ни на один из поездов. Мы было уже подумали об автобусе, но и на автобусы билетов нигде не было. И все-таки, невзирая на все эти препятствия, я поклялся себе во что бы то ни стало в тот же день добраться до Флоренции. Со мной всегда так, когда путешествую, находит какой-то азарт, и вот теперь одна мысль ждать до завтра, чтобы увидеть Флоренцию, была для меня буквально нестерпима. Ясное дело, я и сам тогда не смог бы сказать почему — каких откровений, какой передышки ждал я от этого города. Всякий раз, когда меня охватывало такое вот нетерпение, я никогда толком не понимал, что со мной происходит,— вынь да положь, и все тут. После неудачи с автобусом я не сдался, а стал наводить справки. Мне сказали, что здесь есть бригады рабочих, которые каждую субботу, часам к шести, возвращаются домой во Флоренцию, их грузовички останавливаются на привокзальной площади, и, случается, они подвозят пассажиров.
В общем, мы отправились на привокзальную площадь. Было пять часов. Нам предстояло ждать целый час. Я уселся на свой чемодан, Жаклин — на свой. Площадь заметно пострадала от бомбардировок, и сквозь разрушенный вокзал было видно, как прибывали и отъезжали поезда.
Перед нашими глазами мелькали сотни путешественников, стиснутых, как сельди в бочке, истекающих потом. Мне казалось, будто все они либо едут из Флоренции, либо туда направляются, и я смотрел на них с нескрываемой завистью. Стояла жара. На редких деревьях, что уцелели на площади, листва была обожжена солнцем и паровозным дымом, и тени они давали не так уж много. Но мне было плевать на жару, все мои мысли были заняты грузовичками. Через полчаса Жаклин сказала, что ее мучает жажда и она бы охотно выпила лимонаду, время-то еще есть. Я ответил, пусть идет одна, а я ни за что не хочу пропустить рабочих. Она отказалась от своей затеи и купила «джелати», так здесь называется мороженое. Мы торопливо съели его, оно таяло прямо у нас в руках и, какое-то приторно-сладкое на вкус, только усилило жажду. Было 11 августа. Итальянцы предупреждали нас, что грядет сезон летнего зноя, обычно он начинается где-то к 15 августа. Жаклин напомнила мне об этом.— Это еще цветочки,— заметила она,— посмотрим, что ждет нас во Флоренции.
Я не ответил. В двух случаях из трех я ей вообще ничего не отвечал. Лето наполняло меня тревогой. Должно быть, потому, что я уже потерял надежду пережить хоть что-нибудь, что подходило бы к этому времени года. И мне не понравилось, что она говорила об этом в таком тоне.