Гляди: не бал, не маскарад,Здесь ночи ходят невпопад,Здесь от вина неузнаваем,Летает хохот попугаем. Здесь возле каменных излучинБегут любовники толпой,Один горяч, другой измучен,А третий книзу головой. Любовь стенает под листами,Она меняется местами,То подойдет, то отойдет…А музы любят круглый год. Качалась Невка у перил,Вдруг барабан заговорил —Ракеты, выстроившись кругом,Вставали в очередь. ПотомОни летели друг за другом,Вертя бенгальским животом. Качали кольцами деревья,Спадали с факелов отрепьяГустого дыма. А на НевкеНе то сирены, не то девки,Но нет, сирены, — на заре,Все в синеватом серебре,Холодноватые, но звалиПрижаться к палевым губамИ неподвижным, как медали. Обман с мечтами пополам!Я шел сквозь рощу. Ночь леглаВдоль по траве, как мел бела. Торчком кусты над нею всталиВ ножнах из разноцветной стали,И тосковали соловьиВерхом на веточке. Казалось,Они испытывали жалость,Как неспособные к любви. А там, вдали, где желтый бакенПодкарауливал шутих,На корточках привстал Елагин,Ополоснулся и затих:Он в этот раз накрыл двоих. Вертя винтом, бежал моторчикС музыкой томной по бортам. К нему навстречу, рожи скорчив,Несутся лодки тут и там. Он их толкнет — они бежать. Бегут, бегут, потом опятьИдут, задорные, навстречу.
Он им кричит: «Я искалечу!»Они уверены, что нет…И всюду сумасшедший бред. Листами сонными колышим,Он льется в окна, липнет к крышам,Вздымает дыбом волоса…И ночь, подобно самозванке,Открыв молочные глаза,Качается в спиртовой банкеИ просится на небеса.
Вечерний бар
В глуши бутылочного рая,Где пальмы высохли давно,Под электричеством играя,В бокале плавало окно. Оно, как золото, блестело,Потом садилось, тяжелело,Над ним пивной дымок вился…Но это рассказать нельзя. Звеня серебряной цепочкой,Спадает с лестницы народ,Трещит картонною сорочкой,С бутылкой водит хоровод. Сирена бледная за стойкойГостей попотчует настойкой,Скосит глаза, уйдет, придет,Потом с гитарой на отлетОна поет, поет о милом,Как милого она любила,Как, ласков к телу и жесток,Впивался шелковый шнурок,Как по стаканам висла виски,Как, из разбитого вискаИзмученную грудь обрызгав,Он вдруг упал. Была тоска,И все, о чем она ни пела,Легло в бокал белее мела. Мужчины тоже все кричали,Они качались по столам,По потолкам они качалиБедлам с цветами пополам. Один рыдает, толстопузик,Другой кричит: «Я — Иисусик,Молитесь мне, я на кресте,В ладонях гвозди и везде!»К нему сирена подходила,И вот, тарелки оседлав,Бокалов бешеный конклавЗажегся, как паникадило. Глаза упали, точно гири,Бокал разбили, вышла ночь,И жирные автомобили,Схватив под мышки Пикадилли,Легко откатывали прочь. А за окном в глуши временБлистал на мачте лампион. Там Невский в блеске и тоске,В ночи переменивший краски,От сказки был на волоске,Ветрами вея без опаски. И как бы яростью объятый,Через туман, тоску, бензин,Над башней рвался шар крылатыйИ имя «Зингер» возносил.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.