К юго-востоку от Хэмпдена, рядом с извилистым ущельем, где бьется в теснинах Лососевая река, простирается гряда крутых скалистых холмов, ставшая камнем преткновения для земледельцев. Глубокие каньоны с почти отвесными стенами изрезали эту местность вдоль и поперек, что не позволяет использовать ее иначе как в качестве сезонного пастбища. В мой последний приезд в Хэмпден этот район — его еще называют Наделом Сатаны — входил в состав лесного заповедника. Ввиду отсутствия дорог он практически отрезан от внешнего мира, и местные жители на полном серьезе скажут вам, что в свое время он был собственноручно пожалован нашей грешной земле Его Сатанинским Величеством. Местное поверье гласит, что здесь водятся привидения, но что они собой представляют — этого, похоже, не знает никто.
Моя первая — и, слава богу, последняя — экскурсия в эти холмы состоялась летом 1938 года, которое я провел в Хэмпдене с Константином Теунисом. Он весь ушел в работу над своей диссертацией по египетской мифологии, и большую часть времени я коротал в одиночестве, несмотря на то что мы жили в одной квартире — в коттедже на Бикон-стрит с видом на печально известный Пиратский Дом, выстроенный Эксером Джонсом более шестидесяти лет тому назад.
Рассвет 23 июня застал меня среди этих причудливой формы холмов — впрочем, после семи часов утра они выглядели вполне прозаично. Я отошел уже на целых семь миль от Хэмпдена, но до сих пор не видел ничего такого особо примечательного. Взбираясь по травянистому откосу над одним особенно глубоким ущельем, я внезапно оказался на участке, абсолютно лишенном растительного покрова. Он простирался далеко на юг, захватывая множество долин и возвышенностей. Поначалу я решил, что прошлой осенью здесь, вероятно, был пожар, но, внимательно обследовав почву, я не обнаружил ни малейших признаков выгорания.
Все близлежащие склоны лощины выглядели настолько черными и обезображенными, что казалось, на них дохнуло каким-то гигантским пламенем, уничтожившим всю растительность. Однако следы огня отсутствовали…Я ступал по жирной, плодородной почве — мечте любого земледельца — и не видел ни травинки. Я взял курс на предполагаемый центр этой грандиозной пустоши — и тут до меня вдруг дошло, какая жуткая и необъяснимая тишина царит вокруг. Здесь не было ни жаворонков, ни кроликов, ни даже насекомых — вся живность, казалось, покинула эти места. Взойдя на пригорок, я попытался определить на глаз размеры этой унылой загадочной зоны. И тут я увидел одиноко стоящее дерево.
Холм, на котором оно росло, чуть возвышался над своими соседями, но дерево бросалось в глаза главным образом потому, что его никак нельзя было ожидать здесь увидеть. Я не встретил ни одного дерева на протяжении многих миль: в неглубоких лощинах мне приходилось продираться сквозь заросли репейника и терновника, но среди них не было деревьев в полном смысле этого слова. Тем более странно было увидеть дерево в этой бесплодной местности, да еще на вершине холма.