Виктория Полечева
Люди любят
Со слепым нечего говорить о цветах
Коша в ту пору была невообразимо прекрасна: очки обновила – выбрала с золотыми вставками, челку отрезала покороче (чтобы стояла), зубы отбелила, ноги выбрила, даже достала бабушкины жемчужные сережки и носила их внепразднично, каждодневно, любуясь своим отражением в зеркале. Еще Коша купила красные леггинсы и ядрено-розовый спортивный лифчик, потому что начала ходить на пилатес. Коша приплясывала, в ожидании тренерши, сама себе натоптывала пяточкой ритм, порой даже кружилась на месте, отбивая улыбкой, как щитом, косые снисходительные взгляды напарниц по залу. Дома Коша пела, начала готовить красивые вкусности, а еще вдруг взялась рисовать по номерам всякие там лилии, пушистых котят и силуэты парочек на фоне морского заката. Очевидно, Коша влюбилась.
Ему только-только исполнилось сорок пять, он пришел руководить их отделом. Коша увидела его первой: он приехал на работу на велосипеде, и, когда Коша по привычке зашла в пустующий вот уже несколько месяцев кабинет, чтобы полить фикус и открыть форточку, произошел взрыв. Локальный, конечно, но перетряхнувший все до основания. И совсем незаметный всему окружающему миру, кроме одной Коши.
Он как раз решил сменить спортивную, прилипшую к атлетичному телу, футболку на свеженькую бледно-голубую рубашку. Внезапно Коша будто обрела супер-способности: ее слух обострился – она услышала, как он сглотнул, как медленно и глубоко выдохнул, ей показалось, что она будто бы даже слышит гулкие удары его разгоряченного сердца. Кошины очки на минус восемь вдруг превратились в увеличительные стекла – впервые в жизни с удивительной четкостью смогла она рассмотреть, как стекают по загорелому телу капельки пота (Коша, в принципе, не особо часто пила, но сразу представила себе пузатую ледяную бутылку шампанского и игривую испарину, скользящую все вниз и вниз, и вниз…), она увидела блеск аккуратных полированных ногтей на сильных пальцах, стиснувших ткань футболки, она увидела биение сосудов на его шее, она увидела тонкую складочку у уголка его рта. Выстрелом в голову стали глаза – карие, яркие, с поволокой, с внезапной искоркой, выскочившей из-под ресниц, с проницательной издевкой: «Я уже знаю, чего ты хочешь».
Все тридцать восемь целомудренных лет, все одинокие ночи и дни, не целованные с десятого класса губы, все некасания, невозможность, неблизость и горячий стыд, томившиеся под крышкой «мне этого не надо, моя жизнь и без этого хороша, я и так состоялась» – как демон, обуяли Кошино тело. Что-то, покрытое пылью и мороком, треснуло внутри нее, выпуская наружу ослепительный, бьющий прямыми лучами свет. Коша пошатнулась и ойкнула, Коша схватилась за дверь, а потом рухнула на пол, прямо к его ногам.
Она мечтала, наверное, об СЛР, о вот этих вот рот-в-рот, что показывали на тренингах, о его ладонях со вздутыми венами (это Коша заметила, уже падая) на ее груди (опять же, не на грудине, а на груди), о его встревоженном взгляде, мол, милая, дорогая, обворожительная, как ты, ну как, перепугала меня, дурочка, куда я без тебя, без тебя я как, иди ко мне, обниму, прижму, приголублю…