Август Котляр
Вишневый сад. 100 лет спустя
Адаптация оригинальной пьесы 1904 года к реалиям XXI века
Действующие лица
Раневская Любовь Андреевна, землевладелица.
Аня, ее дочь, 17 лет.
Варя, ее приемная дочь, 24 лет.
Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской.
Лопахин Ермолай Алексеевич , предприниматель.
Трофимов Петр Сергеевич , студент.
Симеонов-Пищик Борис Борисович, землевладелец, сосед.
Шарлотта Ивановна, гувернантка.
Епиходов Семен Пантелеевич, мажордом Раневской.
Дуняша, горничная.
Фирс, прислуга, старик 87 лет.
Яша, молодой водитель и порученец.
Прохожий.
Начальник станции.
Почтовый чиновник.
Гости, прислуга.
Действие происходит в загородном особняке Л. А. Раневской.
Действие первое
Комната, которая до сих пор называется детскою. Одна из дверей ведет в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты.
Входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке.
Лопахин. Ну, чё там? Сколько уже?
Дуняша. Два ночи. (Тушит лампу. ) Светает.
Лопахин. Твою мать, зараза. (Зевает и потягивается. ) Я, как мудак, приперся заранее в аэропорт, рейс задержали, я в бар, всё чин-чинарем, коньяку накатил, потом, вроде, сюда водиле велел ехать, занюхал для бодрости и вырубился.
Клофелину, что ли, шлюхи мне насыпали?Дуняша. Я думала, что вы в ночной клуб уехали, типа, в “Голодную утку”. (Прислушивается. ) О, глушитель оторванный… это Бентли наш – уже едут.
Лопахин (прислушивается) . Не, это не глушак, это байк. А им ещё барахло искать в терминале, таможня, паспортный контроль, то да се…
Сколько хозяйке уже? Лет тридцать семь Любовь Андреевне, молодая ещё, вполне того-с. Лет десять как шарится по заграницам. Не скрувилась ли? Не ссучилась? Помню, перед тем, как мой папаша на пятнаху отъехал, он нажрался и дал мне леща – он тогда тут, на Рублёвке, базар держал, в Жуковке. Задвинул кулачищем мне в торец, нос свернул, кровища… Как нажрётся – лютует… Чем пьянее – тем лютее… Любовь Андреевна, еще молоденькая, тощая, носастая, как эта выдра Ахматова, на него охрану свою спустила, чтоб угомонили. А меня в сортир отвела, вот тут, где детская, нос своими тампаксами залепила, вискаря плеснула и говорит: “Квакни, чувачок! Да хорош тебе ныть, задолбал уже, на тебе тыщу баксов, сходи к Саше Соркину на “Веранду”, покушай, с тёлкой покувыркайся… и без волыны больше не ходи!”
Лопахин. Бандитто… Отец мой, в натуре, бандюганом был, в кожаной куртке и спортивных трениках, а я вот в шёлковом галстуке и в велюровых слипонах. Со своей свинячей раздолбанной харей боксёрской в калашный ряд… Зато я при лаве, бабла дохерища. Но если прикинуть хрен к носу, то гопота гопотой… (Перелистывает журнал. ) Читал вот, йобтыть, глянец и ниха не понял, на хрен. Читал и закемарил.
Пауза.
Дуняша. А собаки всю ночь шманались по хате, чуяли, что хозяева едут.
Лопахин. Да ты гонишь, Дунечка. Простая ты, как дуршлаг. Течка у них.
Дуняша. Руки трясутся. Тремор. Не с бодунища. Сейчас кондрашка хватит.
Лопахин. Очень ты, йоптыть, нежная, мать. Нервная. И прикид как у миллиардерши. Так нельзя, рамсы не путай, свою масть не забывай.