Пролог
Тель-авив, 2019
Я шла на голос, вернее сказать, на звук. После вчерашней операции на позвоночник, которая неожиданно оказалась сложнее, чем предполагалось в начале, болело всё: шов на спине от и до, мышцы, которые пытались удержать инженерное сооружение, которое теперь будет заменять мне часть позвоночника, голова, еще не отошедшая от вчерашнего наркоза, руки, которые судорожно цеплялись за проложенный вдоль стены поручень, ноги, пытающиеся изображать твердую поступь… Всё!
Да будет благословенна современная медицина, которая не дает залеживаться. Вчера сделали операцию, а сегодня будь любезен встать – и вперед! Скорее всего – это правильно, особенно, когда рассматриваешь ситуацию со стороны, когда же ты непосредственный участник процесса, то рассуждать на тему "правильно—не правильно" у тебя нет возможности, поскольку все твои мысли, всё твое сознание направлено на то, чтобы удержать тело в вертикальном положении…
Итак, я шла на голос, вернее сказать, на звук. Постепенно я начала различать интонации и наконец слова. Это был разговор. Телефонный разговор.
– … Ну, ничего же сложного, Свет! По дороге на работу зайдешь в любой цветочный магазин и купишь букет хризантем – он любит хризантемы. Только не скупись – деньги на цветы я тебе сейчас переведу. Я бы сама заказала доставку, но опоздала немного, замоталась, а цветочная контора день в день доставить не может, надо заранее…
Удивить кого-то русской речью в Израиле невозможно – так уж сложилось исторически – но в говоре всех моих бывших соотечественников, с которыми мне пришлось общаться на земле обетованной, уже слышался вполне различимый иностранный акцент. Был ли он благоприобретенным или искусственным, совершенно неважно, потому что вспомнила я об этом только потому, что разговор неизвестной мне женщины с незнакомой Светой шел на чисто московском диалекте.
– И еще одна просьба. Вложи, пожалуйста, в букет карточку с надписью… Я сейчас продиктую… Подожду, ищи свою ручку… Нашла? Записывай.
Александру Сергеевичу Прохорову, любимому папе, от Маши-маленькой… Ну что ты ржешь? Не маленькая я сейчас, это факт, скорее, большая. Просто, когда после смерти моей мамы отчим женился снова, его вторую жену тоже звали Машей. Она была Маша-большая, а я Маша-маленькая… Сделаешь, Свет? Спасибо тебе огромное! Вечером перезвоню…Я шла на этот разговор, и в моем еще воспаленном мозгу начали возникать воспоминания. Когда же я, совершенно обессиленная, повисла на руках у только что говорившей по телефону женщины и увидела на ее служебном бейдже под завитушками иврита имя на русском языке – Мария Арбецкая, они, воспоминания, обрушились на меня с оглушительной силой. Пролепетав "Боже мой, Маша!", я отключилась.
Пришла в себя я уже в палате. Вокруг меня хлопотали врачи и медсестры. Ничего не болело, была только усталость, как будто я часа два назад вместе с армией Суворова перешла Альпы. Ответив на все вопросы – хочу ли я есть, пить, сесть, встать, повернуться на бок и так далее, и так далее – отрицательно, я наконец-то осталась одна и попыталась привести в порядок взболтанные событиями дня мысли.