Всегда, всегда одна и та же карта —И там и сям на белизне темнеютУкромные дома и вьются реки,Но льдом окованы и воды, и земля,И солнца луч дробится и сверкает,Коснувшись глади древней ледяной. Поверить нужно лишь в существованьеХолмов и долов, что на карту этуНанесены, — и жар священный сердцаРастопит лед, и оживет земля. Но ты не веришь; холод сердце гложет. Но ты твердишь: «Я знал, все так и будет. Ледник вокруг, безжизненный пейзаж,Глядишь, еще и мамонты найдутся. Все мертво здесь, здесь все навек застыло:И рыбы в водах, и трава под ветромУкрыты холодом и льдом и вечной ночью. Пройдут века, ученые мужиВдруг обнаружат мир, который сгинул,Воскликнут: «Мы нашли седую древность!»Поглотит вечность имена былого —Названия озер, дорог и рек». Так сердце повторяет, колотясьВ своей постылой клетке, уверяя,Что этот край не нанесешь на картуИ жители его не отразятсяНи в зеркалах, ни даже в глади вод. На этот раз все было по-иному:Не оказав зиме сопротивленья,Весь город — крыши, улицы, таверны —Безропотно снегам суровым сдался. И ветер выл в проулках, будто духиГолодные, свистел он в уши мне,Когда я шел, дрожа, окрест взирая,Не ожидая больше ничегоИ даже, глядя в небо, уж не веря,Что голубым оно весной бывает,Не веря, что зима еще отступит. На сотни голосов зима твердила,Свистя вокруг поземкой, колкой крупкой:«Да, так и будет — вечный, вечный холод,Пожру весь свет и занесу снегамиВисконсин весь, а ты меня послушай:Я расскажу историю тебе,Поведаю, как исчезает вераВ возможность продолженья — не конца». Да, штат Висконсин, занесенный снегом,И безнадежность, и покой на сердцеМогильный. Говорят, что, замерзая,Ты просто засыпаешь сладким сном. Так пусть зима и впрямь сжирает солнце,И город пусть укроет саван снега. Я ничего не жду, и я не верю,Что будет у преданий продолженье. Он вдруг возник среди автомобилей,Так снегом занесенных, что ониУж походили больше на надгробья.
Он был как кокон — теплый шарф и шуба,Три свитера, один поверх другого,И шапка на глаза. Его узнал яПо этой шапке, странной и смешной,Но главное — по взгляду сквозь очки. (Сосредоточенно в багажнике он рылся. )И вдруг мое сильней забилось сердце;Набравшись храбрости, к нему я устремилсяИ разговор завел, и стало мне теплее. Теперь гадаю — что меня вело?Что подтолкнуло сквозь завесу снега?Быть может, в безнадежно сером небеКакой-то луч мелькнул, весну напомнив?Поверите ль, я сам того не знаю,Но посейчас судьбе я благодарен,Что сделал шаг и разговор завелС укутанной очкастою фигурой,Пустившись тем на поиски весны. Передо мной был тот, кто ткет событья,Волшебник повседневного. ВершительИстории, укутанный, как куль. К нему я обратил слова такие:«Послушай, Трэйси, — я ему сказал. —Поэзия таится в швах историй,В воспоминаньях давних, в ожиданьеТого, что, может быть, вольно случиться». (Я умолчал еще, замечу в скобках,О том, что всякая история назлоСудьбе свершается, препятствия обходит:Должна произойти и пробиваетСебе дорогу, будто семя почву. )Тем зимним днем и началась весна:Песнь новая о Кринне зазвучала,И три луны опять на небосклонеВзошли, чтоб зимний холод прочь прогнать. Ты понял ли, читатель мой, сравненье?Забвение и есть тот смертный холод,Которым, коль предания забросишь,Охватит праздность постепенно душу. А если веришь, если сочиняешь,Тогда в душе весна и гомон птичий,Журчат ручьи, леса шумят под ветром,И вот опять уж все герои в сборе. На белизну страницы лягут буквы —И пред тобой уже пейзаж не зимний,А полный жизни, бурного движенья,Но главное — что ты в него поверил,Поверил в то, что кто-то по дорогамЕго спешит, находит кров и пищу,Влюбляется, рыдает, ненавидит,Встречается и снова расстается...
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
