Читать онлайн «Генрих Сапгир весной 1993 года»

Автор Максим Шраер

Максим Шраер и Генрих Сапгир. Москва, 1999г.

Photo copyright by Maxim D. Shrayer

Copyright 1994, 2000 by Maxim D. Shrayer

All rights reserved, including electronic

Все права сохранены, включая электронные

Эти заметки были написаны в начале 1994 года вместо предисловия к стихам Генриха Сапгира. В то время я жил в Нью-Хэйвене, шт. Коннектикут, где учился в Йельской аспирантуре (пять лет жизни в Коннектикуте описаны в моей книге "Ньюхэйвенские сонеты"). В мае-июне 1993 года я был в России в первый раз со времени эмиграции. Перед моим отъездом домой в Америку Генрих подарил мне рукопись книги-цикла "Конец и начало". (1993). Мне посчастливилось составить из них подборку, которая вышла в филадельфийском ежегоднике "Побережье", 3, 1994, стр. 34-40. Пользуясь случаем, благодарю редактора "Побережья" Игоря Михайлевича-Каплана. Вот уже год, как не стало Генриха Сапгира. Не могу себе простить, что так и не записал с ним беседы. Много раз мы с Генрихом говорили об этом, намечали сделать это в следующий приезд в Москву или в Париж; мягкий и дипломатичный Генрих колебался, зная о моей склонности задавать "проклятые вопросы". 31 января 1999 года Генрих подарил мне первый том своего четырехтомника, сделав на титульном листе следующую запись: "Максиму! Прими мою "бурю и натиск", если тебе будет интересно, а я уже вознагражден". А потом выпалил: "Но только я выскажу о них все, что думаю... ". И вот теперь я приезжаю в Москву и физически ощущаю, что с уходом Генриха Сапгира исчезла живая, пульсирующая координата всего нашего литературного поколения, нашего советского литературного времени, нашего общего бытия.

М.

Д. Ш

29 сентября 2000 года

Генрих Сапгир живёт в сталинском доме на Новослободской улице. На соседней квартире табличка, от которой сразу веет пятидесятыми, когда половину этажа занимала барская квартира патологоанатома Абрикосова. Сапгир в то время был не только лирическим субъектом, но и реальным обитателем того самого "длинного досчатого серого ящера", который будет им воспет почти сорок лет спустя в "Оде бараку". Ещё две незабвенные фигуры сапгировской мифопоэтики: Бутырская тюрьма (в каких-нибудь десяти минутах ходьбы) и здание "правдинских" журналов и газет (за железнодорожным мостом и хлюпающей эстакадой над Савёловской веткой). Первая всё ещё транслирует кошмары по всей Новослободке, я их сразу ж ощутил. Неотступно чувствует их и Генрих Сапгир. Вчитайтесь вот в это короткое стихотворение: "живу рядом с Бутыркой/ тыркаюсь в тюремный кирпич/ будто нарочно/ на крыше будки/ забутили бутом душу... / не забуду мать родную... / живут же рядом с кладбищем/ тоже скажи я повезло" (1993). Вторая точка — чтобы напоминать Сапгиру о годах непечатания взрослых стихов как раз в этих самых "Огоньках", "Работницах", etc. etc.

Гeнрих Сапгир обладает природным чувством соразмерности формы стиха и состояния души, души поэта и души слушателя (читателя). Такое было у Бодлера, Маяковского, Лорки. Мы не виделись шесть лет, с 6 июня 1987 года, когда Сапгир заехал попрощаться с моими родителями и со мной перед нашим отъездом навсегда. Я очень скучал по Генриху все эти годы. И совершенно ясно почему: он заряжает собеседника беспощадной, прошедшей через огонь, воду и медные трубы, страстью к искусству. Каждая его фраза, каждое движение при общении с людьми есть современная стихотворная строка, акт лирического авангардизма. Я сразу ж вспомнил об этом 19 мая 1993 года, позвонив в дверь сапгировской квартиры.