Дарья Кузнецова
У удачи два лица
Я умирала.
Понимание этого факта почему-то не приносило ни тоски, ни отчаянья. Не мелькали перед глазами картины прошедшей жизни, не наворачивались на глаза слёзы о несбывшемся. Я даже боли не чувствовала, — примитивной физической боли, которая непременно должна была, если верить книгам, пульсировать во всём теле в такт затухающему сердцебиению. Наверное, у меня был сломан позвоночник, или что-то в голове повредилось таким заковыристым образом, что тело потеряло чувствительность. Но это даже радовало.
Меня терзала одна-единственная мрачная мысль: было смертельно обидно умирать вот так. Я молодая, красивая, сильная, гордая, умная и, конечно, скромная. Я должна красиво и трагически погибать на руках у возлюбленного, на худой конец — от поданного завистницей яда. Хотя бы, в красивом платье и при причёске. Или уж, за неимением других вариантов, где-нибудь на красивом фоне: на мраморных ступенях, в роскошной постели, окружённой безутешными друзьями и родственниками, или на живописной поляне среди скорбно склонивших головы полевых цветов.
А в итоге я в потрёпанной и пропылённой дорожной одежде лежала в луже собственной крови на каком-то унылом сером пустыре. Повернуть голову и осмотреться внимательней я не могла, но когда падала — видела лишь скалистое плато от горизонта до горизонта, местами разбавленное буро-зелёными проплешинами непонятного происхождения. Да и небо над головой вполне соответствовало картине общего тоскливого уныния, и не было в такой смерти совсем ничего красивого. Только грязь и одиночество.
В конце концов я прикрыла глаза, чтобы не видеть низкого клочковатого неба, и мысленно поторопила Стервятника.
Умирать было невыносимо скучно, и хотелось побыстрее закончить с этой формальностью. Всё равно ведь шансов выжить у меня нет, даже если кто-то найдёт. С такими ранами не выживают. Так к чему продлевать агонию?Вечно у меня всё происходит не через то место, через которое положено природой. Вот не могла я спокойно потерять сознание, и тихонько отойти в мир иной через обморок?! Нет же, приходится оставаться в сознании до последнего. Может быть, потому, что ничего не болит?
Но вместо клёкота призрачных падальщиков я услышала вполне внятные голоса. Мужские. Беспамятство подкралось уже слишком близко, и отличить один от другого я не могла. Впрочем, много ли мы знаем о подручных смерти? И почему бы им не иметь в дополнение к птичьему вполне человеческий облик, как и нам?
— Вот и охота тебе возиться?
— Здесь недалеко; жалко бросать, не по-людски. Я донесу, в ней весу-то как в баране!
Я мысленно обиделась на барана: мои собственные галлюцинации меня же и обзывают, докатилась! Но высказаться вслух не сумела; кажется, лёгкие мои превратились в мелко порубленную осколками рёбер труху, и я уже не дышала. Сил не хватило даже чтобы обратно открыть глаза. Ну, и Дракону под хвост их, пусть лопочут, что угодно. Главное, хоть какое-то развлечение перед смертью.
— Ладно, берём. В самом деле, жалко; вдруг альфа смилостивится, и спрядёт всё по-новой?