Азия Биби в соавторстве с Анн-Изабель Толле
Приговоренная. За стакан воды
Я пишу из тюрьмы пакистанского города Шекхупура, где доживаю последние дни. Быть может, часы. Таков был вердикт трибунала, приговорившего меня к смерти.
Мне страшно.
Страшно за себя, за своих детей и мужа, которые страдают по моей вине: мою семью заклеймили.
И все же моя вера крепка, я молю Господа нашего милосердного о защите. Я так хочу вновь увидеть улыбки на лицах своих близких… Но понимаю, что мне вряд ли удастся дожить до этого дня.
Экстремисты никогда не оставят нас в покое.
Я никого не убивала, ничего не крала… Но по законам моей страны преступление, которое я совершила, много хуже. Богохульство — злодейство из злодейств, тяжелейшее оскорбление. Меня обвиняют в том, что я плохо отзывалась о Пророке. Под этим предлогом здесь избавляются от неугодных, независимо от их религии или мнения.
Меня зовут Аазия Норин Биби. Я — простая крестьянка из Иттан Вали, крошечной деревушки в провинции Пенджаб, в центре Пакистана. Тем не менее, теперь во всем мире знают, кто такая «Азия» Биби.
Но я не богохульствовала! Я невиновна! И страдаю, не совершив ни малейшего преступления.
Я хочу заявить на весь мир, что уважаю Пророка. Я христианка и верю в своего Бога, но каждый должен быть свободен в выборе религии.
Вот уже два года я под замком, мне запрещено говорить.
Наконец я хочу высказаться. Выкрикнуть правду.
Губернатор Пенджаба Салман Тасир и министр по делам религиозных меньшинств Шабаз Батти погибли потому, что поддерживали меня. Их убили фундаменталисты. Это ужасно.
Даже животных не убивают с такой жестокостью. Я проливаю слезы, думая об этих людях и их семьях.Салман Тасир говорил, что «в Пакистане времен наших отцов-основателей закона о богохульстве не существовало».
Мне нужна ваша помощь.
1
В черной яме
В тюрьме дни и ночи похожи друг на друга. Время от времени я задремываю, но так и не могу по-настоящему заснуть. Стоит лишь немного забыться, как звуки тюрьмы вновь тревожат мой сон. Вот хлопнула дверь — смена караула. Звон связки ключей, шаги охранников, скрип колес тележки с супом — время обеда. Скрежет металлического ведра о пол в коридоре — вечерняя уборка. Или, может, уже наступило утро? Я медленно умираю. Безболезненно, но ужасно медленно…
Сейчас я не в состоянии описать то, что чувствую. Страх, это точно… Хотя он уже не мучает меня так, как прежде. Первые дни мое сердце стучало как барабан. А сейчас оно почти успокоилось. Я перестала постоянно вздрагивать. Рыдания прекратились. Но слезы никуда не ушли, иногда я вновь начинаю плакать.
Слезы — мое утешение. Они говорят мне, что я еще не сдалась, что я невиновна и то, что обрушилось на меня — несправедливо.
По решению трибунала в Нанкане меня не только бросили сюда, в холодную промозглую камеру, где так тесно, что разведя руки в стороны, я могу дотянуться до стен, но и лишили права видеть моих пятерых детей. Обнимать их, рассказывать сказки о людоедах и принцах, которые в детстве я слышала от мамы.