Николай ехал в ультраскоростном поезде прямо от берегов Тихого океана, площадь которого уменьшалась год от года, приближая Аляску к окраинам Камчатки. До Москвы, бывшей столицы России, теперь дорога занимала всего три часа, если ехать без остановок. Ник, точнее – капитан Ник, как его чаще всего называли коллеги по судну, для своих пятидесяти с небольшим лет, несмотря на болезнь, выглядел весьма привлекательно –его густые светлые волосы обрели благородный оттенок седины, а яркие голубые глаза стали более задумчивыми и проницательными. До сих пор, где бы он ни появлялся, Ник выделялся своим почти двухметровым ростом, широкими плечами и по-прежнему юношеской улыбкой, открытой и доброй. В наше время не многие доживали до его возраста – спиртное, сигареты, стресс, промышленный смог и ужасающего качества еда – делали своё дело, медленно сводя в могилу тех, кто ещё застал докарантинные времена. А Ник, так уж сложилось, не имел привычки курить, да и выпивал крайне редко – его жизнерадостность с лихвой покрывала любые проблемы, причём он не был чужд и к бедам других людей, находя время, чтобы протянуть руку помощи.
«Помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела…», – частенько напевал он когда-то популярные строчки, стоя на корме, глядя в лицо яростным волнам, поднимавшимся у горизонта. Двигателем этого человека, хоть уже немолодого, всегда была любовь… ко всему на свете – он любил саму жизнь, прогулки и песни, спорт и музыку, море и небо; решал математические задачки и придумывал новые технические обновления на досуге; а ещё…довольно часто вспоминал о ней.Маргарита – немного старомодная, скромная и при этом неординарная, начинающая оперная певица – повстречалась как-то Николаю в годы юности. Это было в Большом театре Москвы, где ставилась любимая опера его мамы – «Трубадур» Верди (эх, сейчас он бы вздохнул с усмешкой, потому что нынче Верди казался неким древним объектом, вроде мумии или неандертальца). Нику было всего 18, он только что окончил морское училище в Москве и всей душой рвался в море, скорее бы на судно! А потому планировал покинуть родные края и улететь в Америку, чтобы под чужим флагом бороздить океаны, принося доход и славу своему судовладельцу. Но прежде, чем попытать счастья на других берегах, он обещал маме сводить её на эту ужасную (по мнению юного Николая) оперу. Почти три часа напряжённого молчания в зрительном зале, пёстрые костюмы, слёзы, казни и душераздирающие арии, от которых лопаются барабанные перепонки – всё, что запомнил юноша с прошлого своего визита в оперу, на «Бал-маскарад». Тот же самый Верди, который являлся автором обеих постановок, не внушал доверия и на этот раз… А уж это здание – сотни раз сгоревшее, перестраивающееся, и возвышавшееся прямо у стен кремля, такого уютного и родного, – напоминало ему строгого учителя, презрительно взиравшего свысока на каждого проходящего мимо. Это благоговение заядлых театралов, которые входили в немало пережившие стены театра, часами любовались скульптурой или смущённо бродили вокруг колонн – было ему всегда чуждо. «Это ведь не храм, и не кладбище, чтобы так свято беречь старые стены и бродить там в поисках смысла жизни», – рассуждал он, и каждый раз (кроме злосчастного «Бала-маскарада») предпочитал пойти на тренировку по хоккею, чем на оперу.