Далия Трускиновская
Халява
– Какая ж это сволочь камень в вентиляцию сбросила? – ворчала Матрена Даниловна. – Это ж до чего дожиться нужно, чтобы камни в вентиляцию спускать?! Вот теперь трубочиста вызывай, деньги ему плати, чужого человека в квартиру впускай… Непорядок, ой, непорядок…
Она положила у ног узелок, встала, как положено, руки в боки, глаза в потолоки, и заговорила нараспев:
– А чтоб у тебя, у ирода, руки, которыми ты оный камень в оную вентиляцию сбросил, болели да не переставали, сохли, да не отсыхали, ногтееда их крушила, сухотка их сушила! Замок моим словам, венец моим делам! Но…
Она выждала время, необходимое для того, чтобы внутренняя сущность ирода поймала посыл, оценила его силы и перепугалась, и заговорила снова:
– А коли сам придешь, оный камень возьмешь, из вентиляции вынешь да с оным камнем сгинешь, унесешь его на болото – так и сойдет с твоих рук сухота! Замок моим словам, венец моим делам! Сказано – по стенке не размазано, тугим узлом завязано, слово крепко, к ироду лепко!
Камень, собственно, был комом засохшего бетона, однако для заговора это было неважно. Матрена Даниловна и тяжесть на сердце могла не менее весомо назвать камнем – ирод, подвесивший к сердцу эту тяжесть, точно так бы попал под сильный удар и мучался, пока не исправит содеянное.
А лазейку иродам она всегда оставляла.
Кроме того, она подозревала, что ироды – всего-навсего мальчишки, лазившие на крышу многоэтажки, воспользовавшись раздолбайством ремонтников, оставивших люк открытым. У мальчишек же внутренняя сущность еще не зачерствела, так что виновник, пришлепнутый заговором, довольно скоро осознает содеянное и предпримет какие-то меры. Тем более, что живет он, скорее всего, в этом же доме…
Но меры он предпримет не раньше понедельника, когда можно позвонить в ЖЭК и вызвать человека, прочищающего вентиляцию. А камень – он лежит сегодня и сейчас, загораживая дорогу. Конечно, можно пройти иным путем, но Матрена Даниловна привыкла бегать к своему Евсею Карповичу именно таким манером – и быстро, и незаметно, и, если к нужному месту ухо приложить, слышно, что дома делается.
А делаться могло много разного…
Прежде всего, законный супруг Матрены Даниловны, домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич, мог взять да и проснуться. Затем – бывшие в его подчинении Акимка и Якушка, еще не освоившись в богатой квартире, могли учинить какую-нибудь шкоду. Да и хозяева – те еще хозяева! От них тоже можно много глупостей ожидать.
Квартира, куда переехали два года назад хозяева, сперва ошарашила Матрену Даниловну с Лукьяном Пафнутьевичем стерильной чистотой, им даже нехорошо сделалось – как же тут порядок соблюдать? Прежде хозяева с дочкой Анечкой жили в простой двухкомнатной – ну, тут с домовых и спрос был невелик. Потом хозяин наконец начал получать прибыль и пользу от своего дела, которое сперва казалось безнадежным. Уж на чем он деньги зарабатывал – Лукьян Пафнутьевич ни понять не мог, ни, тем более, объяснить супруге. Хозяйка тоже сложа руки не сидела. Анечка вовсю училась. И настал день, когда двухкомнатная квартирка сделалась не то чтобы совсем мала – много ли человеку, в сущности, надо? – а неприлично мала и в какой-то мере неудобна. Хозяйка хотела больше времени проводить дома – ей требовался рабочий кабинетик. К тому же, она и дорогими вещицами обросла, которые в шкафу не помещались, желательно было при спальне иметь гардеробную. Хозяин принимал солидных людей – тоже, поди, не на кухне это следует делать! Анечка приглашала в гости подружек, однокурсников, сидели и слушали музыку до пяти часов утра – и лучше бы ее комната, где звучит эта жуткая музыка, отделялась от родительской не стенкой в газетный лист толщиной, а многоми толстыми стенками.