Annotation
Проза Орхана Памука – «турецкого Умберто Эко», как называют писателя на Западе, – по праву считается самым ярким явлением турецкой литературы за все время ее существования. Удивительные этнографические подробности, сложная вязь повествования, ведущегося от лица разных персонажей, придают роману «Меня Зовут Красный» неповторимое восточное очарование.
Орхан Памук
Я – МЕРТВЫЙ
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА[6]
Я – СОБАКА
МЕНЯ НАЗОВУТ УБИЙЦЕЙ
Я – ЭНИШТЕ
Я – ОРХАН
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ КЕЛЕБЕК
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЛЕЙЛЕК
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЗЕЙТИН
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
Я – ШЕКЮРЕ
Я – ЭНИШТЕ
МЕНЯ НАЗОВУТ УБИЙЦЕЙ
Я – ЭНИШТЕ
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ НАЗОВУТ УБИЙЦЕЙ
Я – ЭНИШТЕ
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ ЗОВУТ КРАСНЫЙ
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
Я – МАСТЕР ОСМАН
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
Я – МАСТЕР ОСМАН
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЗЕЙТИН
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ КЕЛЕБЕК
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЛЕЙЛЕК
МЕНЯ НАЗОВУТ УБИЙЦЕЙ
Я – САТАНА
Я – ШЕКЮРЕ
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
Я – МАСТЕР ОСМАН
МЕНЯ ЗОВУТ КАРА
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ КЕЛЕБЕК
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЛЕЙЛЕК
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЗЕЙТИН
МЕНЯ НАЗОВУТ УБИЙЦЕЙ
Я – ШЕКЮРЕ
notes
Орхан Памук
Меня Зовут Красный
Посвящается Рюйе
И вот вы убили душу и препирались о ней.
Не сравнится слепой и зрячий.
Аллаху принадлежит и восток, и запад.
Я – МЕРТВЫЙ
Я – мертвый, я – труп на дне колодца. Я давно перестал дышать, у меня остановилось сердце, но никто – кроме подлого убийцы – не знает, что со мной произошло. Этот негодяй, желая убедиться, что я мертв, слушал мое дыхание, щупал пульс, а потом пнул ногой в бок, отнес к колодцу и сбросил в него. Мой череп при падении треснул, лицо расплющилось, кости переломались, рот наполнился кровью.
Я ушел из дома четыре дня назад: жена и дети, наверное, ждут меня, а дочь все глаза проплакала, глядя на калитку.
А может, не ждут? Может, смирились с тем, что меня нет? Это было бы плохо.
Что такое жизнь?Она существовала очень долгое время до моего рождения и после моей смерти будет длиться бесконечно! Пока я был жив, я никогда не думал об этом; просто жил от рассвета до заката, пока не становилось темно.
Пожалуй, я был счастлив, да, похоже, был счастлив; это я теперь понимаю: ведь я делал лучшие заставки, в мастерской нашего падишаха нет художника, который хотя бы приближался ко мне по мастерству. И на стороне я подрабатывал в месяц по девятьсот акча. [2] Такое благополучие заставляет еще больше пожалеть о моей смерти.
В мастерской я рисовал заставки и покрывал их позолотой; а еще я раскрашивал листья, ветки, розы, другие цветы, птиц, кудрявые облака в китайском стиле, переплетающийся кустарник и притаившихся в нем газелей, а также галеры, падишахов, деревья, дворцы, охотников. Прежде я иногда расписывал тарелки, рамы для зеркал, ложки, потолки в виллах на Босфоре, сундуки. Но в последнее время занимался только книгой, потому что наш падишах щедро платил за эту работу. Не могу сказать, что, встретившись со смертью, я осознал ничтожное место денег в жизни. Человек, даже если он умер, понимает, как важны деньги для живых.