Wednesday, June 5th, 2013
Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006
Автор
Борис Парамонов
Сотрудничает с РС с 1986 года. Редактор и ведущий программы "Русские вопросы" в Нью-Йорке.
Родился в 1937 г. в Ленинграде. Кандидат философских наук. Был преподавателем ЛГУ. В 1978 г. эмигрировал в США. Автор множества публикаций в периодике, книг "Конец стиля" и "След". Лауреат нескольких литературных премий.
[Русский европеец Дмитрий Писарев] - [Радио Свобода © 2013]
Дмитрий Иванович Писарев (1840—1868) мог бы быть назван трагической фигурой, как раз под стать русскому мартирологу: знаменитый критик, любимец всей читающей молодежи, четыре года своей короткой жизни проведший в Петропавловской крепости и утонувший в Рижском заливе в возрасте 28 лет, едва выйдя из заключения, которое претерпел, конечно же, по хорошо известной в России причине: думал и писал не то, что начальство одобряло. В короткой жизни Писарева есть все черты канонического интеллигентского жития; но вот что несколько смущает готового умилиться исследователя: была в нем некая почти что патологическая комичность. С другой стороны — что ж смеяться над патологией, то есть над болезнью? А нельзя не посмеяться: Писарев сам ставил себя в комические положения, делая свои персональные идиосинкразии чем-то вроде идеологии.
У молодого Евтушенко было стихотворение в его ранней книге «Обещание»: «При каждом деле есть случайный мальчик». Писарев, можно сказать, был случайный мальчик при зарождавшемся русском нигилизме, ставшем питательной почвой для дальнейшего политического радикализма. Русский нигилизм начала 60-х годов XIX века был тем, что сейчас бы назвали контркультурой; а всякая контркультура, как известно, — дело молодежное.
Россия тогда выходила из очередного своего застоя в реакционном царствовании Николая I. Заговорили об освобождении крестьян, да и вообще повеяло: например, на улицах разрешили курить. Это ли не знак светлого будущего для русского человека, который на такие знаки больше всего и клюет, которому какие-нибудь узкие брюки 60-х годов уже следующего, двадцатого века, кажутся знаменем на баррикадах. Слов нет, предыдущее поколение скомпрометировало себя всяческим сервилизмом, а молодым откуда было ума набраться? Разве что из популярной литературы, а популярным было тогда всячески упрощенное естествознание, с известной троицей: Фогт, Бюхнер, Молешот. Главным врагом объявлялась эстетика, то есть в русском варианте Пушкин. Это была как бы и Европа по тогдашней раскладке, но, употребляя номенклатуру Остапа Бендера, ни в коем случае не Европа
Писарев отличался одной трогательной чертой: он был вечный девственник, так и не сумевший соблазнить кузину свою Раису. В отличие от него Чернышевский был женат — хотя, как известно, не очень счастливо. Другой тогдашний авторитет Добролюбов был платонически влюблен в сожительницу Некрасова Авдотью Панаеву, а некие элементарные знания получал в публичном доме, где дразнил робких немочек тем, что не заплатит причитающуюся трешницу. Какой ни на есть, а опыт. Таковы были титаны русского демократического просвещения.