Annotation
Будущее. Человечество вышло в космос, управление космическими кораблями осуществляется через нейроинтерфейс, благодаря которому операторы могут принимать сложнейшие решения за микросекунды. Но из-за войны, разгоревшейся между Землёй и желающей получить независимость колонией на Венере, даже грузовые рейсы оказались под угрозой нападения.
Ахилл, обычная среднетонажная баржа, следует на Марс. Алексей, один из операторов, отвечающих за управление Ахиллом, впервые отправился в совместный полёт с девушкой, с которой был разлучён много лет. Однако происходит авария в маршевом двигателе, а на радарах появляется военный корабль сепаратистов. Перед нападением Алексей едва успевает подключиться к нейросети, а приходит в себя уже в тесном помещении, похожем то ли на медицинскую камеру, то ли на тюремную.
У Алексея нет амнезии, однако то, что он помнит, пугает его куда больше, чем потеря памяти.
Василий Воронков
100
99
98
97
96
95
94
93
92
91
90
89
88
87
86
85
84
83
82
81
80
79
78
77
76
75
74
73
72
71
70
69
68
67
66
65
64
63
62
61
60
59
58
57
56
55
54
53
52
51
50
49
48
47
46
45
44
43
42
41
40
39
38
37
36
35
34
33
32
31
30
29
28
27
26
25
24
23
22
21
20
19
18
17
16
15
14
13
12
11
10
9
8
7
6
5
4
3
2
1
0
Василий Воронков
Лидия
100
У меня всегда была плохая память на лица.
Иногда я не узнавал людей, которых видел уже множество раз, как будто их лица — все эти особенные приметы, необычная посадка глаз, очертания губ, раскрашенные по последней моде волосы, родинки, подростковые прыщи — мгновенно выцветали в моей памяти, стоило мне лишь отвернуться.
Я едва успел отпраздновать своё десятилетие, когда мать решила отвести меня к врачу, решив, что моя странноватая забывчивость требует медицинского вмешательства. Я и правда частенько путал её вечно одинаковых, вечно небритых ухажёров и даже случайно назвал последнего чужим именем. После смерти отца приступы её ипохондрии могли сравниться лишь с тоской по мужскому плечу, однако потенциальные кандидаты в мои будущие отцы долго не задерживались и исчезали из нашей жизни почти так же быстро, как и из моей памяти.
Но "полное обследование", "поликлиника" и "медицинская страховка" оставались с нами неизменно.Я уже и не помню, к какому специалисту она меня определила.
Он был высокий и говорил так быстро, что у меня разболелась голова уже после нескольких минут пристрастного медицинского допроса. Врач дал мне пару тестов, показал сумбурные картинки, даже заставил пройти небольшой экзамен на умственное развитие, в котором я умудрился показать унизительный средний результат, и поставил диагноз, не слишком удовлетворивший мою мнительную мать:
"Всё в порядке".
Я и сам немного расстроился — быть "странным" представлялось мне тогда чем-то очень привлекательным, так как могло бы уместно подчеркнуть мою незаметную другим уникальность. Звали этого врача Алексей Соколовский.
Имена я запоминал всегда хорошо.
Впрочем, обнадеживающий диагноз никак не способствовал улучшению моей памяти. Спустя почти семь лет, когда я поступал в институт — а конкурс был такой, что только одному из тысячи удавалось исполнить свою мечту о звёздах, — то сильно переживал, что не узнаю какого-нибудь профессора с подготовительных курсов, не поздороваюсь, не улыбнусь в ответ на привередливый взгляд, и мне потом припомнят эту рассеянную невежливость на экзамене. Не знаю, что больше привлекало меня в технологическом — другие планеты или возможность, наконец, уехать от матери с её вечными болезнями, — но я так переживал из-за своего поступления, что не мог ни есть, ни спать, ни даже думать о чём-то, кроме вступительных экзаменов. Для меня это была возможность начать настоящую взрослую жизнь — управлять кораблями, жить на орбитальных станциях, забыть, наконец, о повторяющихся с монотонной регулярностью "полных обследованиях" и скучных распрях с поликлиникой из-за страховки — жизнь, в которой люди думают не только о том, чем они могут болеть.