Инна Живетьева
Вейн
Моим родителям.
Я вас очень люблю.
Часть I
Над площадью Святого Ильберта громыхало и сверкало. Молнии высвечивали флюгер на доме купца Траптера – медный хомяк вспыхивал золотом и снова пропадал в сизой мгле. По мостовой бежали грязные потоки, захлестывало крыльцо и колеса пустой пролетки. Размывало клумбу под окном.
Эрик прошелся по комнате, захлопнул крышку сундука. Она громко стукнула, заставив вздрогнуть.
– Неврастеник, – поставил он сам себе диагноз.
У операционного стола не трусил, а сейчас пугается каждого звука.
Потрогал дверной засов. Задвижка холодная и влажная, прочно лежит в пазах. Прильнул ухом к щели. Собственное дыхание, шелест дождя. В коридоре тихо – не сезон для гостей. Точнее, межсезонье.
Вернулся к окну. Постоял, глядя, как погибает цветочная рассада. Гулко прокатился раскат грома, и Эрик выругался. Надо было переехать вчера! Но не смог заставить себя выйти из комнаты и просидел весь день, отгородившись от Бреславля шторами. В узкую щель виднелись пустынная улица и яркое, безоблачное небо. С утра прошла молочница, после нее – почтальон. Соседи. Мальчишки. Приезжал на обед извозчик. Хотел ведь окликнуть…
В коридоре послышались тяжелые шаги. Хозяйка. Задыхаясь после подъема на второй этаж, она позвала:
– Господин Эрик! Вы чаевничать будете?
Он посмотрел на запертую дверь и крикнул:
– Нет, благодарю!
– Так я вам сюда принесла. Вы откройте.
Эрик переплел и стиснул пальцы. Чаю – горячего, заваренного до горечи – захотелось неимоверно. И чтобы стол был накрыт льняной скатертью и лежали накрахмаленные салфетки в кольцах.
Стояла сахарница с вензелем на серебряной крышке, и тот же вензель повторялся на ложечках и розетках с ягодами…– Спасибо, не нужно.
– Да как же! В такой дождь – первое дело.
Эрик прижался спиной к косяку, вслушиваясь. Поскрипывали доски. Наверное, у хозяйки снова болят колени, и она переминается с ноги на ногу. И руки у нее дрожат: брякнула ложечка.
– Подождите, сейчас открою.
Засов вылез из петель. Дверь распахнулась прежде, чем Эрик притронулся к ручке.
Отшвырнув к стене пожилую женщину – с подноса посыпался фаянс, – в комнату шагнул мужчина в походной одежде.
– Вечер добрый.
Эрик метнулся к окну, сбил с подоконника цветочный горшок и рванул створку.
Внизу, на клумбе, стоял парень в распахнутой куртке. Смотрел на Эрика и улыбался, очень довольный собой. Дождь стекал по его плечам, рубаха прилипла к груди – из-под мокрой ткани просвечивала наколка.
За спиной хлопнула дверь. Мужчина по-хозяйски прошелся по комнате и стукнул ногой по сундуку.
– Я смотрю, ты уже собрался. А поговорить?
Ну что ж… Эрик неторопливо повернулся и скрестил на груди руки.
– Слушаю вас.
Мужчина засмеялся:
– Вот это другое дело.
В спину хлестали струи пополам с ледяной крошкой, но холода жрица не чувствовала. Она сидела согнувшись и водила ладонями по раскисшей земле.
Из-за пелены дождя показалась громадная фигура Оуна.
– Все? Получилось? – с тревогой спросил он.
– Да. Помоги встать.
Теплые руки Оуна подхватили ее под локти.
– Переоденься, ты насквозь промокла.