Аллен Вуди
Моя философия
Поводом к разработке моей философской системы явилось следующее событие: жена, зазвав меня на кухню, чтобы я попробовал впервые приготовленное ею суфле, случайно уронила чайную ложку последнего мне на ногу, сломав в ней несколько мелких костей. Пришлось собрать консилиум, доктора сделали и затем изучили рентгеновские снимки, после чего велели мне пролежать месяц в постели. В процессе выздоровления, я обратился к трудам некоторых из самых труднопостижимых мыслителей западного мира — к стопке книг, которую я держал наготове как раз для такого случая. Презрев хронологический порядок, я начал с Киркегора и Сартра, а затем переключился на Спинозу, Юма, Кафку и Камю. Поначалу я опасался, что чтение окажется скучным, но нет. Напротив, меня зачаровала бойкость, с которой эти великие умы расправляются с проблемами морали, искусства, этики, жизни и смерти. Помню мою реакцию на типичное по своей прозрачности замечание Киркегора: «Отношение, которое соотносит себя со своим собственным „я“ (то есть, с собой), должно либо образовываться собою самим, либо образовываться другими». Эта концепция едва не довела меня до слез. Господи, подумал я, какой же он умный! (Сам-то я из тех людей, которые, если их просят описать «Мой день в зоопарке», с великим скрипом сооружают от силы два осмысленных предложения. ) Правда, я ничего в приведенном замечании не понял, ну да и Бог с ним, лишь бы Киркегору было хорошо.
Внезапно обретя уверенность, что метафизика это именно то, для чего я создан, я взялся за перо и принялся набрасывать первое из моих собственных рассуждений. Работа шла ходко и всего за два вечера — с перерывами на сон и на попытки загнать два стальных шарика в глаза жестяного медведя — я завершил философский труд, который, надеюсь, останется никем не замеченным до дня моей смерти или до 3000 года (в зависимости от того, что наступит раньше) и, который, как я скромно верую, заслужит мне почетное место в ряду авторитетнейших мыслителей, известных истории человечества. Ниже приводится несколько небольших примеров того, что образует интеллектуальное сокровище, которое я оставляю последующим поколениям — или уборщице, если она появится первой.I. Критика чистого ужаса
Первый вопрос, которым нам следует задаться, приступая к формулированию любой философской системы, таков: Что мы, собственно, знаем? То есть, в каком именно нашем знании мы уверены или уверены, что мы знаем, что знали его, если оно вообще является познаваемым. Или, может быть, мы просто забыли то, что знали, и теперь стесняемся в этом признаться? Декарт намекнул на эту проблему, когда написал: «Мой разум никогда не знал моего тела, хотя с ногами моими у него сложились довольно теплые отношения». Кстати, под «познаваемым» я не подразумеваю ни того, что может быть познано посредством чувственной перцепции, ни того, что может быть усвоено разумом, но по преимуществу то, о чем можно сказать, что оно Должно Быть Познанным, или обладать Знаемостью, или Познаемостью, или по меньшей мере то, о чем можно поболтать с друзьями.