Антон Уткин
Дорога в снегопад
Два обстоятельства – долгое пребывание за границей и усиленные занятия наукой – несколько заслонили для доктора биологии Алексея Фроянова смысл событий, происходящих дома. Вопреки расхожему утверждению, что самые меткие наблюдения – заслуженная награда сторонних наблюдателей, Алексей не мог ими похвастаться, и какая-то новая реальность стала возникать в его сознании только тогда, когда он ступил на землю отечества. Такая возможность появилась у него в мае 2007 года. Отработав шесть лет в должности reader, или тем, кого в Соединенных Штатах называют ассоциированным профессором, по издавна заведенной в западной науке традиции он получил право на subbatical – свободный год с сохранением содержания, дающийся ученым либо для написания работы, либо просто для отдыха и расширения кругозора, – и он давно решил провести его в России. Раз в год на несколько дней ему удавалось прилетать в Москву, эти наезды имели вполне конкретный повод – день рождения матери, но, конечно, не давали возможности как следует оглядеться. В начале двухтысячных годов в обиход вошли интернет-дневники, связав незримыми нитями государства и континенты, и участие в Живом Журнале, хотя и довольно отрывочное, несколько скрашивало Алексею длительное пребывание в чужой стране.
Учеба его на биологическом факультете МГУ подошла к концу в 1998 году. Около того времени всемирно известный Ян Вильмут, клонировавший овечку Долли, организовал при Эдинбургском университете международный центр по изучению стволовых клеток, и Алексей, только что успешно защитивший диссертацию и опубликовавший в «Nature» статью, обратившую на себя внимание, получил приглашение принять участие в коллективе.
За советом Алексей отправился к своему научному руководителю профессору Простакову. «Что ж, – сказал тот, – поезжайте, иначе вы потеряете квалификацию. Поезжайте.
А там, глядишь, и тут что-то наладится».Недавно был избран новый президент страны, и многие, в том числе и профессор Простаков, возлагали на это свежее лицо надежды на перемены к лучшему. Встреча происходила в квартире профессора на улице Коперника; профессор смотрел в окно, поверх шеренги тополей, за которыми колонны школьников, как роты, двигались по направлению к зданию цирка. Алексею показалось, что известие, которое он принес, расстроило его наставника, но у него, Алексея, была своя правда, и он долго еще пытался понять истинную стоимость этой индульгенции.
В Эдинбурге он поселился в старом доме XVI века, где, по словам хозяйки, жили привидения. Дом, ровесник Марии Стюарт, серо-черный от копоти, от потеков дождевой воды, глухо вздыхал ненастными ночами, источал чужие, но довольно уютные запахи, и в общем, несмотря на привидения, оказался гостеприимен.
Когда Алексей впервые вошел в лабораторию и увидел клеточный сортер, амплификатор, микроинъектор, ледовую машину, заглянул в конвертируемый микроскоп, подержал в руках и перетрогал еще множество вещей, отсутствие которых в России превращало научную работу из творческого процесса в какую-то изнуряющую возню, а потом шагал к своему новому жилищу по незнакомым серым улицам, к чувству несколько растерянной удовлетворенности примешивалось легкое разочарование. То, что в Москве казалось мечтой, здесь было буднично и просто, и где, каким образом проходила граница между желанием всей жизни и его исполнением, дознаться оказалось совсем непросто.